«Мужик ребенка убил и гонит, что неправомерно осудили. А рядом хлопец с 10 годами за экстремизм»

50-летний Сергей провел в колонии «небольшой срок», ставший для него «сильной школой жизни». Он не рассказывает «всю жесть, которая там была», потому что уверен: не поймут.

Порой в заключении ему становилось страшно до мурашек, когда рядом оказывались осужденные за убийства. Но в то же время среди политзаключенных Сергей нашел новых друзей — он рассказал Медиазоне об их несправедливом преследовании, огромных сроках и солидарности, которая все еще остается в заключении.

Имя героя изменено, обстоятельства дела не указываются в целях безопасности.

«Побывав там, перестаешь удивляться приговорам за бело-красно-белые кроссовки». Соседи

В СИЗО, в колонии со мной такие люди сидели — вы б только знали. По два высших образования. Спортсмены, музыканты! Когда узнаешь их сроки — каменеешь, просто впадаешь в ступор.

Сдружились с одним парнем из Бобруйска, вместе даже на спортплощадку ходили. Он на позитиве, радуется, шутить пробует. А я не понимаю, как ему жить, ему больше 10 лет дали, он «террорист».

В глаза человеку смотришь — он прямо ничего не говорит, но грусть-то эту не спрячешь, ему столько сидеть. И никто особо не поможет. Можно с ума сойти.

Вот за что ему столько? От его действий кто-то пострадал? Нет. У меня в секции (речь о «бараках» в колонии, где живут осужденные — МЗ) в отряде трое убийц были. Одному дали примерно 15 лет. Вот он лежит рядом, по пьяни кого-то убил. Как их вообще можно сравнивать?

По 368-й (статья об оскорблении Лукашенко — МЗ) мужик сидел. Написал комментарий где-то. Ему два года дали, а у него трое детей. В какой стране отца троих детей на два года закроют? Как к этому можно относиться?

Музыкант со мной был, за песни сел. Это просто пи…ц. Я сюда, в Польшу, приехал, и мне хочется кричать: «Люди, помогите!».

А сколько по 328 (статья о незаконном обороте наркотиков — МЗ) там людей! У меня в голове не укладывалось. Парню 19 лет, ему пятнашку дают. За что — за закладку? Да он совсем пацан еще. Не таким методом с этим надо бороться, что ж вы не садите тех, кто сверху.

Побывав там, перестаешь удивляться наказанию за бело-красно-белые кроссовки. Как после этого режиму относиться? Да я их ненавижу всех.

«Мы спали в шапках, в фуфайках, шарфами укрывались». Колония

Я вам не буду рассказывать всю жесть, которая там происходит. Вы все равно не поймете. Можно написать на бумаге, конечно, но и человек, который это прочтет, если он там не был — он не поймет.

Вот я скажу вам, что трудно было, очень-очень тяжело — ну это же херня. Никому не передать, что человек ощущает, когда там находится.

Я только в колонию приехал и уже стал злостным нарушителем режима. Баулы свои притащил, только поставил, мне говорят — а что ты не поздоровался. А я пока вообще не понял, где я.

А злостник — это значит лишают посылки, звонков, передач. Все делают, чтобы там тебе было очень плохо.

Вот у человека на днях должно быть длительное свидание. Наш парень, политический. Вроде разрешили, он ждет, готовится. Завтра свидание, а ему сегодня оформляют нарушение и сажают в ШИЗО.

Оповестить родных никто не может. Они приехали с сумками, тоже скучают, увидеться хотят. Ну и уезжают обратно. И это система распространенная. А с простыми зеками — убийцами, ворами — с ними так не поступают.

Или про посылки. Посылку можно раз в три месяца получить. Как только у тебя подходит срок ее получать, тебе сразу же оформляют нарушение и лишают ее. А ты же ждешь, рассчитываешь.

В бараке в отряде холодно страшно. Помыться там не очень, в бане и на промке — редко. Поэтому, чтобы ни от кого носками или чем еще не пахло, — всегда открыты окна. А я приехал зимой: мы спали в шапках, в фуфайках, шарфами укрывались.

На политических еще заказы бывают — это когда сверху кто-то командует его прессовать, найти, за что наказать. С нами был один политический — он 65 суток в ШИЗО сидел. Вышел оттуда — весил, наверное, килограмм 35. Его там ломали как могли.

Делать ящики для снарядов «не позволила совесть». Работа

Я сначала на промку ходил. На промке делали ящики для российских снарядов. Поработал немного и понял, что нет, не могу я этим заниматься, совесть не позволяет.

Перевели меня на худшую работу — на проволоку. Привозят с помойки какой-то мусор, провода — и тебе нужно оттуда добыть медь. Особо нас не гоняли, но дневную норму сделать нужно было, три килограмма наковырять.

За 10 месяцев мне заплатили в сумме около 100 рублей. Самая большая зарплата, конечно, на ящиках была, 34 рубля [в месяц]. А потом совсем копейки платили. И никого же не интересует, что тебе нужно сигарет купить, еды какой-то. Мне немного легче было, жена помогала.

«Мы все человеки». Солидарность

У меня, конечно, материальные возможности не очень были, но я всегда старался помогать, если надо кому-то. Если ты видишь, что у человека трудная жизненная ситуация, его погреть не западло, мы все человеки.

Мы все, кто экстремисты, так делали. Только «желтый» (желтые бирки носят в колониях все осужденные по политическим делам — МЗ) приходит — все сразу слетаются: ты откуда? чем помочь? тарелка надо? то-это надо?

Карточку ему сразу для звонков родным — там карточка нужна специальная. Рассказывают, что и как. У обычных зеков, которые за кражу сидят или ещё за что-то, у них такого нет.

«Зона — это то место, которое хотелось бы забыть». Свобода

Я вышел морально в нормальном состоянии. У меня не такой большой срок был. Хотя я за это время столько разного увидел, сколько не видел за 50 лет. Сильная школа жизни была: начал в людях разбираться, понимать, что за человек перед тобой стоит.

Такой там встречался контингент, что мне, взрослому мужику, до мурашек страшно становилось: мужик своего ребенка убил и еще доказывает, что его неправомерно осудили, гонит свою политику какую-то. А рядом с ним хлопец, у него 10 лет за экстремизм, и он молчит, хоть сидит ни за что. Молчит, потому что знает — хуже будет.

А ещё там есть 411-я статья — по ней, даже если у тебя срок три года, можешь сидеть хоть десять, если они захотят.

В общем зона — это то место, которое хотелось бы забыть, но как забудешь, когда там такое происходит.

В Беларуси меня каждые два дня по каким-то комиссиям таскали, почему вы не работаете. А где мне работать, у нас город небольшой, не Минск, даже не областной центр, у нас работа, если повезет, рублей на 900, но меня и туда не возьмут с моей статьей. Я привык по-другому жить, я на стройку работать уехал, нормальные деньги привез. Мне нужно, чтоб хоть раз в год жену куда-то отдыхать отвезти.

Где мне работать? Я раньше в Россию ездил, но больше я туда не хочу, не хочу с этой страной связывать свою жизнь. Москва — это плохо, Россия — это болото. Для меня сейчас Путин… это хорошими словами не скажешь.

«Я хочу, чтобы все, кто уехал, могли вернуться». Эмиграция

Сейчас в Польшу приехал. Поддержка и помощь тут от своих просто невероятные. Несут какие-то мне сковородки, посуду, лекарства, деньги. Я от этого в прострации, я ж не прямо беженец, я приехал со своим чемоданом. А тут чуть ли не последнее готовы отдать.

Тут как в 2020 — беларус беларусу беларус. Это, конечно, очень заряжает. Если мы так будем все делать, мы победим. Я дальше буду бороться обязательно.

Дома, в Беларуси, когда заговорил про какие-то действия, жена сразу: «Ты хочешь, чтоб и меня посадили?» Там, конечно, невозможно ничего сейчас — даже сказать ничего нельзя. А я хочу, чтобы все, кто уехал, могли вернуться. Чтобы жили люди нормально. Чтобы не было такого, что сажают ни за что.